— А как же Хранилище?

— Параллельно, — быстро ответил Евсеев. — За счет изыскания внутренних резервов, Как работают все в этом здании, майор Синцов. Еще вопросы?

Через десять минут в дежурной части у «тоннельщи­ков» состоялась утренняя летучка. Выступление Леше­го было кратким.

— Сегодня рейдам по плану с полным боекомплек­том, никаких изменений. Второй горизонт, участки со второго по восьмой. Звенья укомплектованы по списку, кроме меня и Пыльченко. Мы дежурим на четвертом горизонте. Это всё.

Загремело железо, зашаркали, застучали по полу тя­желые кованые ботинки. «Тоннельщики» вздохнули с облегчением. Зарембо сунул в подсумок сверток с бу­тербродами и сказал:

— И правильно. Мы ж не следаки, в конце кон­цов. Выдумал тоже Евсеев... Нас не учили прото­колы писать и с пакетиками по инстанциям бе­гать...

Леший - ковбойская поза, ноги на столе — повернул к нему голову,

— Твое, боец Зарембо, дело десятое. Надо будет — ма­лоберцовую кость в зубы, и помчишься, куда скажут. Ты понял?.. Не слышу, а?

— Понял, — отозвался Зарембо.

— И всех остальных касается. Приказываю вам я, а не Евсеев. Нравится, не нравится — меня это не е...т. Выполняйте, и все.

Он сбросил ноги со стола, встал, потянулся.

— Пыльченко, берешь запасной рюкзак, вон, у За- ржецкого в шкафчике. Будем кости туда складывать, мать их за ногу... Пусть Шуцкий ковыряется, раз такой умный. В ближайшие полгода безработица ему не гро­зит, это уж точно.

Московские подземелья

— А если этажами считать, сколько это выйдет?

— Что выйдет?

— Минус двести. Двести метров — сколько этажей вниз?

— Откуда я знаю, — сказал Леший. — Смотря какие этажи. Если брать «сталинки», то где-то шестьдесят. А если «хрущевки», то и все восемьдесят!

Пыльченко замолчал. Позади остались «Провал» и «Крысиный Грот», дыхалка сбилась. Только спустя не­сколько минут он проговорил:

— В Москве ни одного такого дома... Высоко.

— Глубоко, — поправил Леший. — Без лифта, без сту­пенек. Пешочком.

До самой «Чертовой пещеры» они не проронили больше ни слова. Сегодня в «минусе», что называется, непогодило. Из стен сочилась обильная рыжая влага, как если бы кто-то выдавливал ее снаружи, процеживая через бетонный фильтр кубометры влажной почвы. И воздух тяжелее обычного. Когда ходили с Рудиным, было не так Здесь, на огромной глубине, тоже бывает разная погода, как это ни странно. Снег не идет, и сол­нышко не светит, но температура меняется в каких-то пределах. И влажность. Хрен поймешь, почему это про­исходит. Изолированная система, казалось бы... Иногда даже открываются «ветреные коридоры», но это бывает очень редко. Наверное, когда обрушиваются большие подземные гроты.

Леший думал о Евсееве, об этой идиотской ситуа­ции, которая возникла на пустом, собственно, месте. И все из-за пары каких-то бумажек... О Пуле тоже ду­мал. Все-таки больше — о Пуле. Разноцветные огоньки, как же. Подземные виллы, танцующие подземные жи­тели... Эльфы и русалки...

Он никогда не возьмет Пулю с собой, вот что он ду­мал. Хотя бы потому, что ей не надо все это видеть и знать. Все, что здесь на самом деле. Иначе у девушки случится, как это теперь называется... культурный шок. Она, бедная, не чувствовала никогда этой лип­кой черной духоты, которая высасывает тебя через по­ры. Не видела, как тонет, «отсекается» в глубоком ми­нусе луч фонаря, будто Идешь не через пустоту, а через что-то вещественное, как распыленная сажа. Восемь­десят этажей вниз, перевернутый небоскреб. Она ведь даже не представляет, как выглядят фильтры регенера­тора, которые он меняет после каждой «закидки». Ку­сок дерьма покажется рядом с ними гигиеническим средством... Ей это не понравится. А ему, Лешему — за счастье. Это часть его. Невидимая часть. Возможно, с ним что-то не так. У него душа, наверное, такая. Тем­ная, вонючая. Душная душа. И другой у него в нали­чии нет. Ну, а раз так, то лучше ей об этом ничего не знать. Так он думал.

На подходе к северной ветке, где были обнаружены кости, послышался знакомый стук. Тах-тах-тах. Отчет­ливый. Мертвый. Механический.

— Не боись, Пыльченко. Это «веселый барабанщик» стучит. Он тут на постоянке устроился; видно.

Пыльченко кивнул. Про «барабанщика» он уже слы­шал.

— На компрессор похоже, — сказал он. — У нас дома под окнами сейчас подъездную дорогу расширяют... С утра до вечера тарахтит.

— Ага, — сказал Леший.

Кому здесь, на глубине двести метров', понадобилось расширять дорогу, обсуждать они не стали.

Северная ветка. Отметка два-триста. Два-пятьсот. Пыльченко сфотографировал изукрашенные резьбой сваи, Леший кое-как раскорячился и подсвечивал ему сразу тремя фонарями, чтобы было меньше теней. И босые следы отщелкали таким же макаром - в про­шлый раз фотки вышли нечеткие. Черный идол с пен­таграммой стоял на прежнем месте, постамент из че­репов и костяной шалашик все так же светились перед ним нечистой гнилостной белизной. Леший понимал, что для обычного человека, человека с поверхности, зрелище как бы жуткое; Глубоко под землей, в вечной тьме — баи: кости, черепа, деревянная кукла стоит, скалится... Вон, даже у Пыльченко фонарь слегка под­рагивает в руке.

— В общем, делаем так, — скомандовал он. — Кости кладешь вниз, черепушки наверх. Каждую черепушку оборачиваешь в ветошь. Ветошь взял?

— Взял, — сказал Пыльченко.

— Иначе из них каша будет, пока доберемся. Шуцкий повесится, блядь. Тот дернулся от неожиданности, но пой­мал. Правда, взглянув на него, едва тут же не выро­нил. - Дети, блядь! Если это дети, то я - проходчес­кий комбайн!.. Приступай, Пыльченко, чего встал? Хотя нет, погоди. Давай сначала зафиксируем, как оно все было.

Они сфотографировали идола и кости. Пыльченко молча упаковал в рюкзак все, как было сказано.

— Ничего, прорвемся. Следаки сюда ни ногой, экс­перты сюда ни ногой... Не их территория, видишь ли, — ворчал Леший, у которого на отметке два-пятьсот вдруг резко упало настроение. - Ну, и прекрасно. Будете в та­ком разе до второго пришествия расследовать. Анали­тики хреновы...

Он подхватил рюкзак, помог Пыльченко забросить его за плечи.

— Все им ясно, видишь ли. Раз не ваша территория, то откуда вам знать, чьи тут кости могут быть?..

— Есть такой научный принцип, товарищ майор... Бритва Оккама называется, — проговорил Пыльченко, отдуваясь.

— А что это такое?

— Самое простое объяснение считается самым вер­ным. Это если грубо... Это я насчет вашей гипотезы, то­варищ майор. Про каких-то подземных карликов.

Леший остановился.

— Так. Ну? И дальше?

— Я думаю, что майор Евсеев прав. Хотя я не следо­ватель, не эксперт... Но простая логика подсказывает, что сперва необходимо отработать самую очевидную версию. Убийства детей — это понятно. Сейчас манья­ков и педофилов развелось до хрена. В газетах каждую неделю пишут, да по телеку показывают. Вот эту линию проверять и надо в первую очередь. А потом уже пере­ключаться на каких-то мифических существ, которых, считай, никто и не видел...

Замолчав на миг, он вежливо добавил:

— Ну, кроме вас, конечно...

Леший даже постучал пальцем по таблетке перего­ворного устройства, словно оно могло как-то исказить слова его напарника. Потом повернулся и молча поша­гал к выходу.

— Я понимаю... товарищ майор. Я и сам много чего в «минусе» насмотрелся, - бубнил сзади Пыльченко, с трудом поспевая за ним. - Я в Питер ездил, на Василь­евский остров... Там трасса есть, «Пузыри» ее прозва­ли... Там когда-то, еще в 90 -е, несколько трупов нашли, там маньяк какой-то орудовал, что ли. Я туда один спу­скался, ночью... И видел. Точно видел, вот как вас сей­час... Фигура, из снега вылепленная. Девушка. Грубо так, будто наспех... даже следы пальцев видны на лице. Но, как бы сказать... Пропорции, все такое. Мастерски сделано... Она стояла посреди коллектора. Там трубу прорвало, вода всюду, и она прямо в воде. Только вмес­то рук у нее две ветки торчали. Как у снежной бабы. А на голове...