Пурыгин подмигнул. Воронов вежливо улыбнулся в ответ. Кажется, острые углы удалось обойти. Они веж­ливо распрощались.

Когда он уходил, Максимыч курил на крыльце, это было очень кстати. Воронов сам повесил все ключи на щит, вернул на место оригинал от черного хода.

  — До завтра, Максимыч! — похлопал он вахтера по плечу. - Я ключи повесил.

  — A-а, ладно! Можно было просто бросить на стол! — отмахнулся вахтер.

Воронов медленно пошел по улице. Подготовитель­ные работы завершены. Остались только детали...

Он пешком дошел до СИЗО, заполнил вызов на Ми­гунова. Тот появился в комнате для допросов спокой­ный, уверенный в себе, как будто утром ему предстояло отправиться в обычную увеселительную поездку. Воро­нов составил дополнительный протокол допроса: как начался конфликт, как проходила драка, как душил, как задушил...

О главном говорили очень тихо - из коридора не услышишь.

— Значит так, одежду снимешь с понятого, слева в дальнем углу белая дверь на пожарный выход, она будет не заперта. В серванте, в пустом стакане — ключ от ни­жней двери на улицу. Замок открывается легко, я про­верил.

— Хорошо, — сказал Мигунов просто.

— Пистолет я заткну за пояс сзади, чтобы легко вы­хватить. Сразу скомандуешь: «Всем на пол!» Потом свя­жешь скотчем — я его оставлю на видном месте. Только аккуратное, без лишней грубости...

— Конечно.

— Все остальное мы уже оговорили.

— Да, — кивнул Мигунов.

Воронов смотрел на него, прислушиваясь к своим странным ощущениям. Похоже было, они как-то неза­метно поменялись ролями — следователь и обвиняе­мый. Мигунов на подъеме: его ждет свобода, которая перевешивает риск неудачи, да и вообще — перевеши­вает все. А Воронов наоборот — начал ощущать страх, его одолевали дурные предчувствия. Получалось, что один из них отдавал другому свободу, а взамен получал несвободу и тяжелое бремя риска...

— Да, снимешь с кого-нибудь часы, — напомнил он. - Вам нужно будет следить за временем. Важно, чтобы все шло по плану, секунда в секунду...

— А у вас какие? — спросил Мигунов. — «Ролекс»? «Сейко»? Я бы вернул потом обязательно, слово офи­цера.

Воронову показалось, что он издевается.

— Какой, в заднице, «Ролекс»? У меня «Восток», обычные...

Он показал свои часы. Мигунов удивленно припод­нял брови, словно вместо часов ему подсунули древ­нюю астролябию.

— Н-да... Но ничего, - сказал он. — Только подведи­те их с утра, не забудьте.

Воронов спрятал руку за спину.

Спал он плохо - мучали кошмары, часто просыпал­ся и когда прозвонил будильник, еле оторвался от по­душки. Есть не хотелось, напротив, то и дело подкаты­вала тошнота.

Ирка возилась на кухне и, как всегда, опаздывапа с завтраком, Улька сонной тенью бродила по дому с зуб­ной щеткой во рту и ныла, что у нее болит живот. Когда она узнала, что в школу ее сегодня никто провожать не станет, она села и расплакалась.

— Прекрати сейчас же! — крикнул Воронов. — Осталь­ные дети ходят сами, и ты пойдешь! А то вообразила себя неизвестно кем! Гений чистой красоты, тоже мне!

— Чего ты взъелся-то на нее? — окрысилась Ира. — Вы все последнее время ходили вместе в школу, вот она и...

— У меня сегодня важная операция! — оборвал он жену. — Мне нельзя опаздывать, понимаешь ты или нет?!

Ирка посмотрела на него долгим выразительным взглядом и скрылась в кухне.

— Ребенок, может, заболел просто! - сказала она от­туда. — А ты кричишь на нее!

— Тогда пусть сидит дома, раз заболел!

Обрадовавшись поводу не дожидаться завтрака, он

оделся и выбежал на улицу. Сильно колотилось сердце, болела голова, его бил озноб. Он понимал, что все от нервов, и по дороге в управление тщетно пытался успо­коиться. Тщетно! Внутри кипела злоба на всех и вся: Улька, Ирка, Мигунов... Маргарита. Нет, Маргарита здесь ни при чем! Она его понимает. А все другие не хо­тят понять, чего ему стоит то, что он должен сделать! Тот же Мигунов... Ему все до лампочки, все уже проду­мано и подготовлено, остается только выполнить инст­рукции -  и он свободен! А кто подготовил операцию? Кто рискует больше всех? Кто остается на растерзание внутренних расследований? Все он, все он один, Воро­нов тут, Воронов там!

На входе он что-то буркнул Максимычу в ответ на ежеутреннее приветствие. Едва зайдя в кабинет, позво­нил в СИЗО, дежурному. На часах было 8-20.

— Ну что, Мигунова моего уже забрали?

— Да нет, — ответил тот. — Приехали какие-то менты с вашим предписанием, но я не могу выдать нм пожиз­ненно осужденного. Таких перевозят в особом порядке, в специальном транспорте... Так что ждем начальника, как он решит...

Воронов побелел от ярости. Но сдерживался и говорил спокойно.

— У вас есть мое требование? Подпись есть? Печать есть? Извольте исполнять поручение следователя! Если вам не подходит спецконвой — формируйте свой! Или организуйте сами «особый порядок» и «специальный транспорт»!

— Вы же знаете, у нас нет спецтранспорта... И своего конвоя нет...

— Тогда используйте тот, который к вам направлен!

— А в случае чего мне до самой пенсии объяснитель­ные писать...

— Ты у меня уже через минуту сядешь писать!! — со­рвался на крик Воронов. — И никакой пенсии не будет!! Ты следственный эксперимент срываешь! Где Тихоненко?

— Начальник выехал из дома, сейчас будет, — «пере­водил стрелки» дежурный. - Если он прикажет, я вы­дам заключенного!

— Прикажет, прикажет, не сомневайся!

Воронов позвонил подполковнику Тихоненко и нари­совал картину срыва следственных действий из-за бездея­тельности сотрудников вверенного ему учреждения.

— Я выписал требование, начальник РОВД прислал спецконвой, а ваш долбак не выдает обвиняемого! Го­ворит: конвой не такой. Тогда сформируйте «такой»!

— Понимаете, Виталий Дмитриевич, по перевозкам пожизненно осужденных действует специальная инст­рукция... Ею предусмотрен особый порядок, — говорил начальник СИЗО то, что и должен говорить в подобной ситуации. Но говорил не очень уверенно, ибо ссорить­ся со следователем ему не хотелось.

— Для вас он не пожизненно осужденный, а следст­венно-арестованный, который числится за мной! — возразил Воронов. — И я отвечаю за него в период про­ведения следственных действий!

— Ну, что ж... Если так...

Через несколько минут позвонил дежурный.

— Заключенный Мигунов только что передан спецконвою по вашему требованию. С этой минуты он под вашей ответственностью, Виталий Дмитриевич.

— Конечно, — сказал Воронов. — Спасибо.

Он положил трубку на рычаг и перевел дух. На труб­ке остались мокрые разводы от пальцев.

Вот так. Началось, кажется...

г. Москва

Родик Мигунов вышел из самолета на трап и зажму­рил глаза от яркого солнца. Москва, Шереметьево. Ро­дина! .. В этот раз она встретила его куда более привет­ливо.

— Au revoir! — кивнула на прощанье симпатичная темнокожая стюардесса.

— Nous nous verrons encore! — улыбнулся ей Роди­он. — Еще увидимся!

Это будет довольно скоро. Он в Москву всего на два дня. День на участие в форуме свободной прессы, день на все остальные дела и встречи. Боб дал ему несколько важных поручений, намекнув при этом, что в случае ус­пеха его статус как агента повысится на целое деление. Много это или мало? Боб уверял, что в денежном выра­жении — много.

Он как-то необычайно быстро нашел свой багаж на транспортной ленте в зале прибытия. И таксист, подру­ливший к нему на стоянке, оказался не кавказцем, не таджиком, а парнем с самой заурядной славянской внешностью. И цену он заломил не самую заоблачную. Родина ждала — точно! Соскучилась! То тут, то там она подсовывала Родиону свои маленькие скромные по­дарки.

Единственное, чего она уже никак не сможет ему предложить — знаменитый Наташкин борщ. Несчаст­ный случай, бедной Наташки больше нет, разбилась на машине... Семаго торчит один в своей квартире и пьет горькую. Надо его поддержать. При встрече он будет плакать, вешаться на плечо, пускать слюни и пить горь­кую. А также орать, сжимать кулаки, грозиться набить кому-то морду... и опять пить горькую. Родион вез для него пухлый пакет — все-таки хозяева понимали, на­сколько неприятна для Семаго потеря любовницы и до­рогой машины, какие осложнения это влечет в жизни и все такое. Родион подозревал, что содержимое конвер­та в какой-то мере призвано компенсировать потери, и даже сумма странным образом совпадала с ценой но­венькой БМВ-«пятерки» в полной комплектации. За рулем красной «бэхи» Сергей Михайлович быстро най­дет себе новую женщину. И помоложе, и посимпатич­нее. Если, конечно, перестанет пить горькую.